Оригинал статьи / Журнал Фома Апрель 2019 (192) №4 /
Автор: БАГЛАЙ Кирилл
«Я думал, что Россия — это отстой и прошлый век» — американец о переезде в Москву, крещении и русском гостеприимстве
в православном храме Санкт-Петербурга. Мэтью принял крещение с именем Матфей и последние 6 лет работает переводчиком и специалистом по рекламе в московском офисе «Яндекса», прекрасно говорит по-русски, да и вообще стал своим. Кроме этого, у американца есть одно очень необычное хобби — летом он вместе с другими добровольцами проекта «Общее дело» восстанавливает деревянные храмы Севера.
— Впервые я приехал в Россию, когда мне было 24 года. До этого у меня было много предубеждений насчет страны. Помню разговор с одним из моих лучших друзей в Нью-Йорке: он рассказывал
о каком-то событии в России, о котором услышал из новостей, и в конце добавил, что интересно было бы там побывать. На что я очень жестко ответил, что никогда не поеду туда и вообще —
это «отстой и прошлый век, где ничего нет». И вот уже 6 лет я живу здесь и понимаю, насколько сильно ошибался.
Все началось с приглашения приехать в гости от моего русского друга из Санкт-Петербурга,
с которым мы вместе учились в Британии. Его родные приняли меня так, как не принимал никто — даже некоторые мои родственники ко мне так хорошо не относятся. Меня водили в театры, показывали город. В один из первых дней мы с другом случайно зашли в Казанский собор во время службы. На тот момент я практически ничего не знал о православии. О нем у меня было представление, как, наверное, у большинства американцев, — что это католицизм, просто без Папы Римского. И еще иконы. Я как-то сразу понял, что иконы имеют здесь особое значение.
Мы осматривались в храме, как вдруг запел хор и открылись царские врата. Это было похоже
на удар. Помню только, что через какое-то время мой друг поднял меня с колен и мы вышли,
а мое лицо было все в слезах. Меня пронзило какое-то глубокое, необъяснимое чувство — я понял, что нужно многое изменить в своей жизни. А еще понял, что мне нужно жить в России.
Было ощущение, будто кто-то мне сказал: ты дома.
не понимал, что он принадлежит раскольникам),
но не на службу, а просто помолиться своими словами.
Я смотрел на иконы, на роспись, которую делали Васнецов
и Нестеров, и меня впечатляла их невероятная глубина.
Но один раз я попал в собор во время службы. Был какой-то праздник, но людей пришло совсем немного. Мне сказали,
что служит сам «патриарх». Я так удивился: вроде бы патриарх, а так мало народа… Впрочем, одна из моих преподавательниц по языку мне вскоре все объяснила и посоветовала сходить в Киево-Печерскую лавру.
Крестился я уже в Москве, в храме Тихвинской иконы Божией Матери в Алексеевском. Вообще, при переходе
из протестантизма в православие не перекрещивают, но у меня был особый случай. Не могу сказать, что моя жизнь моментально изменилась — месяца на четыре я вообще пропал из храма. Потом я все же понемногу стал ходить, исповедоваться, но делал это, как мне кажется, поверхностно.
Только через три года я понял, что если крестился, то свою жизнь тоже нужно менять соответствующим образом — принять это было сложно. Вообще, с таинством Покаяния все становится намного глубже и серьезнее, но вместе с тем и тяжелее. Пришлось «ломать» себя, рассказывать и узнавать о себе правду.
Отец Алексий, который меня крестил, руководит проектом «Общее дело», участники которого восстанавливают деревянные храмы Русского Севера. Но мне (даже смешно) понадобилось целых четыре года, чтобы решиться поехать.
До этого я не был способен видеть в этом духовный смысл — думал, что это какой-то строительный проект. Но первая же поездка меня сильно изменила. Я понял, что это не мы спасаем храмы — это храмы спасают нас. Работая над восстановлением святынь, мы работаем над собственной душой. Мы бросаем всю суету, которая нам не дает сконцентрироваться на том, что важно.
В прошлом году в нашей группе были 18 человек, которые
в обычной жизни никогда бы не встретились: бизнес-тренер, психолог, врач, оператор НТВ, сотрудник детского хосписа, человек, который варит мыло и заплетает дреды,
и я — переводчик, рекламщик. Это очень необычно. Помимо работы, мы каждый день читали Евангелие, говорили о прочитанном, организовывали наш незамысловатый быт.
У меня было ощущение, что мы живем почти как в Раю —
в том смысле, что не было никакой будничной суеты, хотя
при этом мы много и тяжело работали. Например, нужно было таскать из озера шестиметровые доски на горку.
И так целый день.
не ожидаешь, — это мое личное наблюдение. Люди слышали шум работ, видели новую крышу и понимали, что тут что-то происходит. Однажды к нам приплыли на лодке и спросили, где магазин. Мы очень удивились — откуда же ему взяться в такой глуши? Рыбаки были уверены, что если возрождается храм, то рядом обязательно должен быть и магазин. А однажды нам просто привезли свежую рыбу в благодарность за то, что мы делаем.
В русских меня больше всего удивило их радушие к иностранцам. Я думал, что приеду сюда, и все будут на меня «наезжать».
А вышло так, что все хотят со мной общаться, при этом неважно, знают они английский или нет. Все-таки русские — это люди, которые готовы считать иностранца своим человеком. Друзья меня часто так и представляют незнакомым мне людям:
«Он американец, но он свой». Это на самом деле очень приятно, потому что я действительно ощущаю себя здесь своим. Однажды со мной произошел забавный случай: в Нью-Йорке, когда я гостил у родных, ко мне подошел русскоязычный еврей
и спросил: «Ты из Союза?» Он точно не мог знать, что я говорю по-русски или живу в России. Непонятно, как он сделал такие выводы по одному внешнему виду. Я ответил, что местный и родился всего в сорока минутах отсюда. Но он мне так и не поверил.
